Рихард без лишних слов проводил ее до самой двери маленькой спаленки. В коридоре из-за забитого наглухо фанерой окна было бы темно, словно глаз выколи, если бы Катерина не включила лампу в спальне Лены и не оставила дверь открытой. В полосе света, идущем из спальни, маленькие осколки, которые все еще не убрали с пола, выглядели драгоценными камнями и ярко блестели, отражая электрический свет. Такое обманчиво красивое напоминание о минувшем налете…

Впервые за прошедшие дни Лена вдруг почувствовала скованность в присутствии Рихарда. Ей хотелось, чтобы он поскорее ушел, оставив ее наедине с мыслями и скорбью по погибшим. Но после его ухода, когда осталась одна в тишине маленькой спаленки, вдруг испугалась этого одиночества и поспешила в соседнюю комнату к Кате. Та спала глубоким сном, положив ладонь под щеку, и Лена не решилась ее будить ради прихоти поговорить о случившемся.

Войтек! Его имя возникло в голове так неожиданно, что Лена же вскочила на ноги. Знает ли поляк, что он потерял еще несколько своих товарищей? Она не стала раздумывать. Натянула кофту и побежала вон из дома в квартирку Войтека над гаражом, стараясь не думать о том, что ее домашние туфли промокли насквозь, а значит, снова отклеится тонкая подошва.

Войтек не знал. Лена поняла это по его удивленному виду, когда он открыл дверь. Но слова вдруг исчезли куда-то из головы, и она могла только смотреть на него растерянно, ощущая комок в горле. Войтек отступил в сторону и пропустил ее в свою квартирку, чтобы она не стояла на холоде и мерзла в своей тонкой кофте. Решимость вернулась к Лене, когда Войтек положил ладонь на ее плечо. Вместе с легким страхом перед силой его прикосновения. Чужого прикосновения к своему телу.

— Я пришла сказать… Одна из бомб… Бараки Штайлера… они все…

Несмотря на спутанность ее речи, Войтек верно уловил смысл ее слов. Его рука на ее плече задрожала тут же мелко, а черты лица исказились в приступе боли, пришедшей как отголосок страшной вести. Он отшатнулся от нее, закрыл лицо ладонями и скрылся в глубине квартиры, оставляя ее стоять в одиночестве в темном коридоре. Она видела через дверной проем, что он подошел к столу и вцепился в тот так, что побелели пальцы.

Войтеку было больно. И Лена знала, как никто эту боль, раздирающую на куски, вгрызающуюся в тело. Наверное, поэтому она смело шагнула дальше в квартиру, когда могла бы просто уйти, оставив его одного. Но Лена помнила, как это важно не оставаться одному в такой момент, и как нужно разделить свое горе с кем-то. Помнила по тем страшным для нее часам, когда потеряла Люшу. Если бы рядом с ней не было Леи, ей бы ни за что не пережить все это…

Войтек вздрогнул, когда ее маленькая ладонь коснулась его плеча. Но не повернулся. Так и остался стоять, устремив невидящий взгляд в угол комнаты. Он стоял совершенно беззвучно и без какого-либо движения, но Лена знала, угадала сердцем, что он плачет. И ей самой было горько и больно из-за этой страшной потери.

— Сдохнуть им всем песьей смертью! — прошипел зло спустя некоторое время Войтек. — И сдохнут, суки! Время придет, и сполна с них возьмут и за Марека, и за Михала! За всех моих сослуживцев возьмут! И за остальных… Сам бы задавил, коли б мог. Но ничего… время придет!

Лена чувствовала ладонью его каменные от напряжения мышцы, когда злость и ненависть буквально выворачивали его на изнанку. А потом Войтек все же успокоился. Опомнился, что не один сейчас. С грустной улыбкой повернулся к Лене, осторожно снимая ее ладонь со своего плеча и обхватывая ее пальцы своими.

— Спасибо, что сказала. Боюсь, что не смог бы сдержать себя перед немчурой, когда б у знал, — он так коротко и быстро поцеловал ее руку, что Лена даже не успела ни отстраниться, ни возразить. А потом озабоченно нахмурился. — Тебе нужно идти. Знаешь же, нам обоим не поздоровится, если немецкие господа узнают.

Лене в ту ночь не спалось. Она крутилась в постели, раздумывая обо всем случившемся. Глядя на тонкую фигурку балерины на музыкальной игрушке на комоде в неровном предрассветном свете.

Отчуждение. Смерть, неожиданно ворвавшаяся в мир, расположенный так далеко от фронта, как казалось Лене прежде, вдруг снова провела между ней и Рихардом разделительную черту. Была она, и был он. И совместить эти две отдельные единицы не могла бы никакая математика, как не было позволено пересечься двум параллельным прямым. Они и были этими прямыми, вдруг пришло в голову Лене. Потому что у них не было никаких точек соприкосновения. И не должно быть. Совсем.

Следующее утро все обитатели 

Розенбурга

 встретили в хмуром настроении. Ни хозяева, ни слуги не выспались толком, а темнота комнат делала замок мрачным, словно в страшной сказке. Баронесса неустанно ворчала, что дом сейчас напоминает ей склеп, а остекление окон по нынешним временам обойдется в целое состояние. Именно она настояла перенести завтрак из столовых, где окна были разбиты и заколочены, в другую комнату, и 

Войтек

 с Катей почти час двигали тяжелый стол из комнаты в комнату, пока госпожа фон 

Ренбек

 выбирала место. К неудовольствию девушек, это оказалась одна из самых дальних от кухни зала, в которой редко собирались прежде. Камин в ней давно не использовали, и выяснилось, что он дымит нещадно при розжиге. Из-за этого завтрак был отложен — пока проветривали комнату, пока сервировали буфетный стол и приборы с тарелками, пока принесли из кухни еду.

— Прислуга сегодня как сонные мухи! — недовольно выговаривала баронесса Биргит, не принимая в расчет, что девушкам приходилось бегать на кухню в это утро намного дальше, чем обычно. Это не интересовало ее, в отличие от того, что она получила овсяную кашу, которую ела на завтрак каждое утро, не обжигающе горячую, как обычно, а теплую.

Рихард и Иоганн молчали. Мисси, спустившаяся к завтраку с красными от слез глазами, тоже не особо была разговорчива. Словно со вчерашним налетом на замок опустилось темное облако раздражения, недовольства и холода.

Даже обычно спокойный Рихард явно нервничал — его движения были слишком резкими, и то и дело он нетерпеливо барабанил пальцами по столу.

За завтраком Мисси объявила, что как бы ей ни было приятно гостить в 

Розенбурге

, она должна уехать. Магда, которая под воздействием убойной дозы веронала и обезболивающих до сих пор не сознавала в полной мере произошедшее с ней несчастье, пожелала вернуться домой, в Берлин.

— Вы сами понимаете, что ей сейчас вовсе не до праздника. Все, чего она хочет — вернуться к семье, — тихо говорила Мисси. — И я не могу оставить ее сейчас. Я должна уехать с ней.

— О, ваша доброта так похвальна! — улыбнулась баронесса и, потянувшись к девушке через стол, похлопала ее по руке. — Я и сама подумываю о том, чтобы уехать в Берлин. 

Розенбург

 сейчас не место для праздника. Я думаю, что мы можем уехать дневным поездом все вместе — вы с Магдой, Рихард, Иоганн и я. 

— О, это было бы здорово! — оживилась Мисси. — Говорят, в

Для Лены это прозвучало так неожиданно, что она не сдержалась и удивленно взглянула на Рихарда. Да, она старалась не думать об окончании его отпуска. Но о том, что он уедет из 

Розенбурга

 раньше намеченного, даже помыслить не могла. Ей казалось, что он будет с ней рядом все оставшиеся до конца отпуска дни. 

А ведь только ночью сама решила держаться от него подальше!

Рихард не смотрел на нее, и Лене показалось это дурным знаком. И он не выглядел удивленным, значит, это предложение не было для него новостью. Значит, возможный отъезд уже обсуждался семьей фон 

Ренбек

. Что ж, неудивительно. Замку необходим был ремонт, чтобы снова сделать его пригодным для комфортного жилья. И отъезд хозяев на берлинскую виллу вовсе не казался чем-то из ряда вон.

Но почему ей было так плохо при мысли, что Рихард уедет сегодня из Розенбурга? Она наоборот должна быть только рада. Этот отъезд только в помощь ей и вернет все на круги своя.