— Биргит, Катерина больше не будет прислуживать за столом до моего распоряжения, — проговорила баронесса, и домоправительница с готовностью кивнула в ответ. Она сделала шаг вперед и показала знаком русской, чтобы та ушла вон из столовой, не мешкая. Катерина только голову ниже опустила, явно скрывая свои эмоции. А вот линия плеч стала напряженной, Рихард заметил это сразу же. Как и то, что русская опустила руку в карман фартука, нащупывая что-то пальцами.

Если бы он не пил за ужином коньяк, который огнем разливался по жилам, подпитывая его раздражимость. Если бы в голове не крутилась одна и та же мысль, оформившаяся к концу ужина ясно, он бы ни за что позволил себе того, что сделал дальше.

Если бы не Катерина, все было бы иначе… Странная мысль, жалящая пчелой.

Чтобы выйти из столовой, русской предстояло обойти стол. Ей стоило выбрать другой путь, за спиной баронессы. Но она видно не пожелала уходить под тяжелым взглядом Рихарда, потому пошла мимо него. По-прежнему что-то сжимая в кармане фартука и не поднимая взгляда от рисунка ковра, по которому ступала.

Одним молниеносным движением Рихард поймал русскую за локоть, когда та уже почти миновала его. И тут же почувствовал, как Катерина напряглась всем телом, увидел растерянность и испуг в ее карих глазах, похожих на глаза ланей в парке Розенбурга.

— Что у тебя в кармане?

Рихард и сам не понимал, зачем он вообще сейчас остановил служанку. К чему ему знать, что она уносит сейчас в кармане фартука? Конечно, если бы они были в Берлине, можно было подумать, что русская спрятала прибор из серебра, которым пользовались хозяева за ужином. Его можно было бы продать на рынке или обменять на еду на черном рынке. Но здесь, в Розенбурге, это было абсолютно бессмысленно. И уже успел пожалеть, что задержал ее, если бы страх в ее глазах не сменился такой яростной злобой, что Рихард даже оторопел на мгновение. Он бы отпустил ее, если бы в голове снова не мелькнуло молнией та же мысль, не дающая покоя.

Если бы не Катерина, все было бы иначе…

Зашелестели страницы карманного разговорника, который Биргит получила недавно в арбайтсамте для обращения с русскими. Немка что-то произнесла на ломанном русском языке, и Катерина упрямо замотала головой, еще глубже пряча ладонь в карман. Тогда Биргит не стала долго думать — шагнула к русской и с силой попыталась вытащить руку девушки. Но русская была явно сильнее домоправительницы, и тогда та, раздосадованная неудачей, вдруг зарядила служанке звонкую пощечину.

— Биргит, — укоризненно подняла уголки губ в недовольной гримасе баронесса. А Рихард, в ту же секунду отпустив руку девушки, которой та схватилась за горящее от удара лицо, поднялся с места, намереваясь остановить руку Биргит, уже занесенную для второго удара.

Но этой пощечины не потребовалось. Катерина резко выпростала из кармана руку и разжала ладонь. Рихард взглянул на этот небольшой предмет и почувствовал, будто не Катерину, а именно его сейчас ударили наотмашь по лицу, отчего даже застучало в ушах в ритме вдруг зашедшегося бешено сердца.

На ладони Катерины лежала балерина, замершая в танце, которая когда-то украшала крышку музыкальной игрушки из антикварной лавки Парижа. Она оторвалась от этой вещицы, переломившись в тонкой щиколотке. Край подола ее танцевального платья был отколот, а позолота волос и узоров наряда стерлась. Изувеченная, разбитая, поруганная, она больше никогда не двинется в танце.

Ленхен…

Глава 37

Маленькая балерина на ладони русской служанки не вернула Рихарду прошлое, как бы он того ни желал. Наверное, нужно было смириться, что какие-то моменты навсегда останутся скрытыми в тени. Но эта фигурка вернула ему то, что ему было необходимо для того, чтобы двигаться дальше — уверенность в своем здравом уме. И в том, что Лена не была волшебным созданием леса, на какие-то мгновения приходившим к нему из чащи.

— Пошла вон! — резко толкнула Биргит Катерину, и ей пришлось уйти, снова спрятав в кармане балерину. Никто даже не обратил внимания на этот странный жест служанки, как показалось Рихарду. Потому что никто, кроме них двоих, не знал, что означает эта маленькая фигурка на ее ладони, которую Катерина с вызовом в глазах продемонстрировала немцам.

Кретин! Он настоящий кретин! Можно было догадаться, что подруга Лены знает о том, что происходило между ними. Кто же еще, как не слуги, всегда в курсе всего, что происходит в доме? Тем более, они попали в этот дом вместе с Катериной.

В висках стучало набатом, отдаваясь глухой, но сильной болью в затылке. Словно кто-то сдавливал его голову в тисках. Но не только поэтому хотелось встать из-за стола, презрев все нормы воспитания, и выйти вон, чтобы найти в кухне или в комнате для прислуги Катерину. Рихард еще не понимал, каким образом он будет разговаривать с русской, но отсчитывал минуты, когда наконец мама отложит в сторону салфетку, промокнув губы, что будет означать конец ужина. Но баронесса все медлила и медлила, и наконец он не выдержал — первым встал из-за стола под чуть удивленным взглядом матери.

— Не надо, — прервала баронесса его извинения, а потом тоже поднялась из-за стола и показала рукой в направлении соседней комнаты, где они обычно сидели после ужина и слушали музыку, играли в карты или просто разговаривали, наслаждаясь ароматным кофе и курением.

— У меня приступ мигрени, мама, — отказался Рихард. — Если позволишь, я уйду к себе отдохнуть.

— Не надо, — повторила баронесса уже настойчивее. — Мы оба знаем, что ты сейчас пойдешь искать русскую, а не к себе. Так вот — не надо этого делать. Если хочешь задать вопросы, задай их мне, а не русской. По крайней мере, я говорю на немецком. И ты поймешь меня без усилий с твоей стороны. И разумеется, без предубеждения.

Рихард заметил быстрый предупреждающий взгляд, который Биргит метнула в сторону баронессы, но та даже бровью не повела в ответ. Так и смотрела на сына, прямо в глаза.

— Ты знаешь, — медленно произнес он, пытаясь прочитать хотя бы что-то в непроницаемом взгляде матери. Она не казалась ни взволнованной, ни расстроенной. Привычная хладнокровность и собранность. Только позже, когда они перешли в соседнюю комнату для разговора наедине, он заметил, что у нее чуть дрожат пальцы, когда баронесса взяла в руки мундштук с сигаретой. И она никак не могла выбить огонь, потому Рихарду пришлось взять из ее пальцев зажигалку и помочь ей прикурить.

— Ты что-то вспомнил, когда увидел что-то в руке Катерины, верно? — спросила баронесса, откинувшись на спинку кресла. — Я видела твое лицо. Оно сказало мне без лишних слов, что ты вспомнил. И да, я знаю. Знаю обо всем! Или ты всерьез полагал, что сможешь долго скрывать то, что ты творишь? Я заметила еще на прошлое Рождество, что что-то изменилось в тебе, но я и подумать не могла, что это касается остовки!

— Мама, — произнес Рихард тихо и настойчиво, но она предпочла сделать вид, что не распознала ноток в его голосе. Он видел, что она с каждым словом начинает терять самообладание — по тому, как она глубоко затягивалась сигаретой, по обострившимся скулам, по дрожащим уголкам губ.

— Как ты мог опуститься до такого, Рихард? Как ты мог опозорить форму, которую ты носишь? Ты понимал, чем тебе грозит подобная связь? Или ты рассчитывал, что как «Соколу Гитлера» тебе позволено то, что не позволено остальным? Сейчас не сороковой год и даже не сорок второй. Никто не может быть уверен в том, что он в каком-то особом положении сейчас. Даже Геринг уже почти потерял свои позиции, а ведь он когда-то был объявлен преемником фюрера! Куда ты идешь? — прервала баронесса свою гневную речь чуть испуганно, заметив, что сын вдруг резко направился к двери. — Если ты думаешь, что эта русская тебе скажет хоть что-то, то ошибаешься.

— Ты приказала всем молчать, — произнес Рихард, поворачиваясь к матери. — И убрала ее фотокарточки и письма из коробки, верно?

— А ты думал, я позволю тебе вспомнить? — издала холодно-ироничный смешок баронесса. — Я бы все на свете отдала, лишь бы ты забыл все как страшный сон! Я думала, что это Адель. Ведь у всех фон Кестлин есть одна удивительная черта — мы однолюбы. Твой дядя Ханке так никогда не смог забыть эту мерзавку, свою невесту, которая бросила его, узнав, что он никогда не встанет на ноги. О, лучше б это была Адель в твоей голове! По крайней мере, в этой мишлинг есть часть арийской крови!