— Быстрее! — потянула Кристль Лену за руку за собой наверх тут же. — Скоро придут сюда. Нам нужно переодеться в ночное.

Кристль была права. Вскоре на улицах Фрайталя послышался звук автомобильного мотора и голос, усиленный громкоговорителем, объявляющих о побеге «опасных заключенных» и призывающих всех мужчин городка оказать «активное содействие в поиске и преследовании». И следом за этим призывом раздался громкий стук в дверь, с которым в дом на окраине вошли солдаты во главе с офицером, высоким и таким худым, что он был похож на палку. Глаза его были холодными и злыми, и Лена невольно поежилась, радуясь, что ее жест можно было отнести на счет прохлады, царившей в доме и пробравшейся под тонкую ткань ночной рубашки и атлас халата. Он короткими и хлесткими словами спросил женщин, не заметили ли они ничего подозрительного, а также попросил разрешения осмотреть задний двор и постройки на нем.

— Ваш дом наиболее близок к лесу. Заключенные могли попытаться найти здесь укрытие, — произнес он, стараясь сделать голос мягким при этих словах, чтобы успокоить женщин при этом известии. Кристль ахнула «потрясенно» при этих словах, а вот Лена словно окаменела от испуга и забыла, что ей тоже следует играть сейчас роль испуганной фройлян. Она боялась, что солдаты найдут что-то, что подсказало бы о недавнем пребывании беглецов здесь, ведь даже маленького клочка формы было достаточно.

— Я думаю, вам стоит взглянуть на это, господин обер-лейтенант! — окликнул один из солдат от задней двери офицера спустя время, показавшееся целой вечностью Лене. Они старательно не смотрели друг на друга с Кристль при этих словах. — Мы кое-что нашли. Кровь!

— О, — смущенно произнесла Кристль, отвлекая на себя тем самым внимание шагнувшего к задней двери офицера. — Это кровь моего мужа, полагаю. Сегодня он пошел за дровами и не прихватил с собой лампу. В темноте налетел на дверь. Сломал себе нос и получил легкое сотрясение мозга, мой неуклюжий супруг.

— Вы сказали, что он болен, — напомнил офицер, прищурив глаза. — И что потому не может спуститься вниз.

— А как бы вы себя чувствовали, если бы получили сотрясение мозга, господин обер-лейтенант? — ответила вопросом на вопрос Кристль. Лена тоже взглянула на офицера, стараясь выглядеть совершенно спокойной при этом диалоге. Тот только кивнул в ответ, но скорее своим мыслям, а не в знак согласия словам немки, а потом развернулся и резкими шагами поднялся на второй этаж. Теперь оставалось надеяться только на то, что Людо повторит ту же самую версию своей травмы, которую озвучила Кристль. И только сейчас Лена осмелилась посмотреть на немку, и та улыбнулась ей мягкой успокаивающей улыбкой.

Спустя пару минут на лестнице раздались тяжелые шаги офицера, который, спустившись, короткими приказами погнал солдат прочь из дома и, коротко простившись с Кристль и Леной, вышел сам. Взревел мотор на улице. Застучали сапоги под каменной мостовой. Снова запустилось сердце Лены, в испуге замершее до этой поры, и постепенно выровнялось до мерного стука.

И в этот раз смертельная опасность скользнула мимо, лишь похолодив своим дыханием.

Но на Кристль все же взглянула несмело, чувствуя в душе неопределенность сейчас после всего, что случилось за какой-то короткий час, как показывали часы на стене кухни, разгоняя тихим тиканьем напряженную тишину.

— Как Людо? — спросила Лена, и это не был просто вопрос вежливости. Ее действительно волновало здоровье пожилого немца, несмотря на неприязнь, которую тот питал к ней и которая сейчас только возросла после этого происшествия.

— Он поправится, — мягко проговорила Кристль. — Теперь главное, чтобы русские не проговорились, где им помогли, когда их поймают солдаты.

Сердце Лены тревожно сжалось при этих словах. В отличие от немки, она надеялась, что у беглецов все же есть шансы вырваться из плена и сохранить свою жизнь.

— Пойдем спать, Лена, — легко сжала ее плечо Кристль. — Тебе рано вставать. Еще будешь сонная на работе завтра.

Этими будничными словами было сказано очень многое сейчас. Словно и не было ничего из того, что случилось вечером. И даже тех страшных слов, за которые Лене до сих пор было стыдно. Именно поэтому уже на втором этаже, перед тем как разойтись по спальням, девушка сказала Кристль, запинаясь от волнения:

— Те слова, что я сказала Людо… про Мардерблатов… Это неправда. Я бы не смогла…

— Я знаю, — только и ответила немка перед тем, как скрыться в темноте спальни, где ее ждал раненый муж. — И Людо тоже отлично это знает.

В ту ночь Лене не спалось до самого рассвета. Из-за тревоги о судьбе беглецов и из-за собственных волнений на фоне слов Кристль. Выходило, что Людо ни на минуту не поверил в то, что она может предать Мардерблатов, но все же не выдал сбежавших русских. Это ставило ее в тупик при его отношении к коммунистам, которое немец никогда не скрывал. Людо винил во всех бедах именно коммунистов, даже в том, что его старший «заразился» этими идеями словно какой-то болезнью, источником которой считал родину Лены.

— Все наши беды из-за проклятых коммунистов! — приговаривал он изредка, горячась после выпитой вечером кружки пива или стопки шнапса. — Из-за русских, которые придумали эту чуму!

Лена могла бы возразить ему еще тогда, что истоки коммунизма лежат именно в Германии, но ей были ни к чему лишние споры, и она благоразумно молчала, понимая, что в первую очередь, Людвигом в те минуты двигала в первую очередь не ненависть к русским, привычная сейчас для каждого жителя рейха. Он до сих пор не мог простить сыну, что твердые убеждения привели того в лагерь, из которого не было возврата. И что сделали его с женой зависимыми от поляков, надежно привязали его пустыми обещаниями и подставили под удар. Иногда Людо случалось встречать на улицах Дрездена бывших товарищей Пауля, которые когда-то тоже попали в лагерь вместе с тем, но сейчас были свободны. И он отчаянно ненавидел их тоже и ругал всякий раз в баре за кружкой пива. «Проклятые коммунисты!» — твердил Людо, и все остальные кивали, соглашаясь, и пили за здоровье фюрера и за победу над коммунизмом, не подозревая, что их собеседник так же остро ненавидит и Гитлера.

Вести о пленных пришли в дом Гизбрехтов вместе с соседом, обер-лейтенантом Дитцлем, постучавшимся рано утром. По его словам, его «дорогая супруга» сладко спала вместе с детьми, запершись изнутри на засов, и он не решился стучать громко, опасаясь перебудить всю улицу. Если фрау Кристль угостит его чашечкой горячего эрзац-кофе по-соседски перед тем, как ему отправиться на службу, он был бы очень благодарен ей. Тем более, он всю ночь выполнял свой долг — вел охоту на сбежавших заключенных «ради блага и безопасности всех соседей». Лена подслушала его в коридоре, когда спустилась вниз, готовая отправиться на работу в Дрезден. Найти в себе силы ступить в кухню, где обер-лейтенант рассказывал Кристль об «охоте» на пленных, она не смогла. Просто стояла и смотрела на ровно постриженный светловолосый затылок, на знакомую форму, пусть и с другими нашивками на вороте, и с трудом отгоняла от себя ощущение, что это именно Рихард сидит сейчас и пьет эрзац-кофе, хвастаясь тем, лично застрелил одного из пленных метким выстрелом в голову. От слабости задрожали колени, и пришлось сесть на ступени. Но затылок взглядом не отпустила. Так и смотрела, вслушиваясь с болью в такие страшные слова.

Кто это был? Кто пал от пули, пущенной этим хвастливым немцем? «Командир»? «Силач»? «Обувщик»? Или кто-то так и оставшийся неизвестным для нее?

А потом в ответ на мелькнувшую в голове мысль, что Рихард никогда бы не принял участие в подобной охоте, как этот гауптман, шагнула из тени до сих пор державшаяся поодаль терзающая душу правда. Рихард все равно убивал русских. Пусть это не были обессиленные недоеданием и непосильным трудом пленные, пусть это было в равном бою, когда каждый мог, неверно рассчитав ход боя, не вернуться из него. Но все-таки… Пусть она раньше, как могла, отгоняла эти мысли в дальний угол своего разума, пряча его за пеленой других мыслей и чувств. Невольно притворялась, что он по-прежнему воюет где-то на Западе, чтобы не терзаться муками совести и чтобы не потерять то, что было между ней и Рихардом, как когда-то под прошлый Новый год. Никогда не спрашивала ни о чем, чтобы не получить ответов, после которых сердце будет ныть еще сильнее, а совесть добавит еще больше камней в ношу, что суждено пронести до конца дней.